«Я был игрушкой прораба»

Израильский нелегал о работе на московской стройке

11:30, 18 июля 2017
Стас Кувалдин
ФОТО:  Павел Бармин / Заповедник
Российская, и в более узком смысле московская стройка – достаточно закрытая среда, где между представителями разных народов складываются особые экономические и культурные отношения. Как они устроены, снаружи видно далеко не всегда.  Собеседник N (он просил не называть его имени) – молодой человек 23 лет, сын еврейских репатриантов, который за свою жизнь много перемещался по миру и по-разному зарабатывал на жизнь: был официантом в Израиле, демонстрантом квартир в США и сторожем на стройке в центре Москвы. О своём жизненном опыте и наблюдениях на стройке он рассказал в интервью со Стасом Кувалдиным для «Заповедника».  

– Сколько ты работал на стройке?
– Около пяти недель.

– Как в принципе пришла в голову идея пойти работать именно туда?
– Довольно просто. Я приехал в Россию, но не имел разрешения на работу. Мне нужны были деньги, и взять меня были готовы только на стройку.

– А каким образом ты оказался в Москве? Жил ли ты когда-нибудь здесь?
– Нет. Я родился в Германии. Из Москвы родом мой отец. Мама родом из Минска. Родители – евреи, эмигрировавшие из России в Израиль вскоре после распада СССР, потом они переехали в Германию. Там я прожил до 16 лет. Потом по разным причинам мне пришлось оттуда уехать. Я поехал в Израиль. Там я прожил около трех лет. Дальше я не захотел служить в армии, поэтому сбежал в Нью-Йорк, – там жила моя бабушка, какое-то время пожил у нее, но потом решил ехать в Москву.

– Все-таки, даже приехав в незнакомый город, не каждый решится работать на стройке. Какой у тебя был опыт работы до приезда в Москву?
– Я работал на разных работах. И кажется, везде нелегально, так уж получилось. В Израиле я начинал официантом в ресторане, который держали йеменские евреи. Это была хорошая работа в заведении с отличной едой. А потом я тоже работал на стройке. Один мой друг-бедуин устроил меня сторожить строительную площадку. В это время я даже жил на стройке. Друг, который меня туда устроил, соорудил крошечную будку, где был матрас и телевизор. Она стояла на крыше заброшенной служебной постройки. Потом эту постройку снесли, но будка уцелела – правда, в ней пробили крышу и стену, но это случилось осенью, было тепло, дожди не шли, и мы еще жили там какое-то время, а потом переехали работать на другую стройку, где были более приличные условия. Можно было жить в бетонном доме, где, правда, не было окон. Потом к нам присоединился еще один приятель, мне пришлось ночевать на бетонном полу – это уже было не очень здорово. После пришлось долго восстанавливать спину.

– Часто ли евреи и бедуины работают вместе?
– Вообще в Израиле на стройках работают арабы и русские, иногда еще марокканские евреи. У нас стройкой руководил русский, а работали много кто: были нелегалы из Иордании, палестинцы, работали и русские. Русские часто выполняют высотные работы – арабы боятся высоты. Ну, моя работа была простая: я сидел в будке и ничего не делал. В пять часов мне нужно было выгонять всех со стройки, всё запирать и сидеть до утра. На самом деле, я редко делал так, часто уходил по своим делам. Но, в общем, все было нормально. Вообще охрана строек – это именно бедуинское занятие. Можно сказать, этим занимается бедуинская мафия. Они охраняют стройки по всему Израилю. При этом разные семьи бедуинов разделили территорию страны, и все знают, что на чужой участок заходить нельзя, потому что там работает другая семья. Но если договориться с бедуинами по-дружески, как это сделал я, тебя тоже возьмут на работу.

– А как ты устроился на московскую стройку – просто пришел и попросился?
– Нет, мне было легче. Муж одной нашей родственницы руководил строительной компанией. Так что его можно было попросить, и он меня устроил.

– На каком строительном объекте ты работал?
– Это было не совсем строительство. Мы занимались реставрацией здания XVII века в центре Москвы.

– Значило ли это, что у тебя было привилегированное положение? Все понимали, что ты родственник большого начальника.
– Думаю, нет. Я работал чернорабочим, и поэтому делал самую фиговую работу. Фактически я был игрушкой того прораба, которому меня передали. На стройке был постоянный балаган. Там никогда ни за что не платили. 
Десять дней там не работало электричество, потому что его вырубили за долги, не платили за самосвалы, вывозящие мусор, задерживали деньги таджикам, которые, в конце концов, отказались работать. Поэтому фактически в эти дни, когда не было электричества, вывоза мусора и бастовали таджики, я был единственным, кто соглашался выполнять хоть какие-то работы.
– Ты отдельно упоминаешь о таджиках. Существует ли на таких строительных работах разделение на национальные группы?
– У нас работали таджики, русские и дагестанцы. Они работали отдельно. Меня подключили к дагестанцам. Они жили в отдельной будке, и свободное время мы проводили там. Они же показывали и объясняли, как и что нужно делать.

– Как происходило разделение труда?
– В нашем случае у таджиков был свой бригадир. Он подчинялся прорабу, который руководил всеми работами на объекте, но сами таджики выполняли только распоряжения своего бригадира. Они занимались обработкой стен. Думаю, таджики получали меньше, чем мы, потому что работали нелегально. Русская бригада тоже работала отдельно, но, как я понимаю, она была привлечена какой-то другой компанией, которая выполняла часть работ, поэтому у них тоже был свой бригадир. Дагестанцы, так же, как и я, подчинялись непосредственно прорабу. Сами дагестанцы работали мало. Один из них был слесарем, которого звали выполнять конкретные работы, но их было мало. Второй работал охранником, но ему мало что нужно было делать днем. Так что в основном они сидели в будке и пили чай. А я был чернорабочим, поэтому меня постоянно тянули делать то одно, то другое. Какие-то работы я делал вместе с таджиками, но это уже по собственной инициативе – мне было просто интересно. На это прораб реагировал неодобрительно. То есть если видел, то подзывал, строго спрашивал, зачем я делаю чужую работу, и поручал мне что-то свое.

– Отличается ли организация работ на стройке в России и в Израиле – если судить по твоему опыту?
– Мне кажется, что в Израиле по-другому договариваются о работе. Здесь приходит бригада таджиков и получает работу. Там я видел, как к прорабу приходит араб и говорит: давай я тебе все построю до третьего этажа, сколько денег ты мне дашь за это? Если рабочий и прораб договорятся, то уже рабочий один работает на своем участке.

– Получается, это работа без бригад. Видимо, это сильно отличается от того, как устроена работа на стройке в России?
– Во всяком случае, с арабами все устраивается именно так. Как работали на стройке русские – не знаю. Возможно, по-другому. Мне казалось, они работали вместе.

– Почему тебя приставили к дагестанцам?
– Думаю, просто потому, что они непосредственно подчинялись прорабу. Поскольку я тоже подчинялся прорабу, то меня решили свести именно с ними.
– Как тебя приняли?
– Очень хорошо. Они мне объяснили, как и что здесь устроено, и с ними сразу установились дружеские отношения. Мы вместе проводили время в будке у дагестанцев, пили с ними чай и так далее.

– Как складываются отношения между бригадами разных национальностей? Играет ли национальный фактор какую-то роль?
– По-моему, на национальность там не особенно смотрят. Дагестанцы хорошо ладили и с русскими, и с таджиками, которые работали у нас. Не помню, чтобы вокруг этого возникали какие-то вопросы. Всех объединяла ненависть к прорабу. Его не любили все и постоянно ругали. Прораб был русским. Но тут тоже играла роль не национальность и не его позиция начальника, а то, что до этого здесь работал другой прораб, с которым удавалось лучше договориться. Впрочем, к любым начальникам там было особое отношение. Например, дагестанцы плохо отзывались о бригадире таджикской бригады – считали его ненадежным человеком и подозревали, что он обманывает своих рабочих, но отношения с рядовыми рабочими таджиками были хорошие. Один из них заходил к нам в будку попить чай. С русскими тоже ладили хорошо.

– При этом ты – еврей. Как работавшие на стройке вообще отнеслись к появлению еврея? Расспрашивали ли тебя в связи с этим о чем-нибудь? Какие представления у них были о еврейском народе?
– Могу сказать, что дагестанцы, кажется, не знали, что у евреев есть своя религия. Они спрашивали меня, христиане ли евреи или мусульмане. Таджики, правда, знали. Один из членов их бригады много расспрашивал меня про Израиль, спрашивал, как на иврите будет то или другое слово. Мы даже выяснили, что несколько слов в таджикском и иврите совпадают.

– Возможно, он был образованным человеком, который просто вынужден работать на стройке?
– Насколько я знаю, он служил офицером в таджикской армии, а потом работал в тюрьме.

– Нормально ли относились остальные рабочие, что в бригаде работает бывший тюремщик?
– Вроде бы, да. Он же никого не сажал сам. А так – это просто работа.

– Имел ли значение религиозный фактор? Насколько религиозны были рабочие-мусульмане?
– По-моему, почти никакого.

– Ходил ли кто-нибудь в мечеть?
– Вряд ли. Таджики вообще боялись выходить за пределы стройки, чтобы лишний раз не попадаться на глаза полиции.

– Как решается вопрос с полицией?
– За время моей работы полиция приезжала на стройку один раз. Тогда нелегалам нужно прятаться. Поскольку я тоже не имел разрешения на работу, пришлось прятаться и мне. Вместе с таджиками мы заперлись в бытовке и тихо сидели там, пока полиция не уехала. Насколько я понял, это привычная процедура.

– Были какие-то проявления бытовой религиозности? Например, отказ от алкоголя?
– Водку пили все рабочие. Дагестанцы, кажется, не соблюдали никаких запретов. Они, например, ели сало. Таджики свинину все-таки не ели. Только один рабочий действительно не пил водку и говорил о том, что это харам, но у него были сложности со здоровьем.
– Когда на стройке пили водку?

– В конце дня. Ну, по крайней мере, с утра на стройке я находил бутылки, которые наверняка распивали после работы таджики. Дагестанцы пили меньше. Обычно к ним раз в неделю заходили друзья и земляки, работавшие на соседних стройках. С ними они немного выпивали.

– А случались общие выпивки между разными бригадами?
– Нет. Между бригадами хорошие отношения, но это не братство. Все поддерживают хорошие отношения…

– …но понимают, что у каждой бригады есть свой интерес?
– Наверное, да.

– Как организуется общая жизнь бригады, распределение каких-то бытовых обязанностей?
– По-разному. Таджики обычно выделяли дежурного, который покупал продукты, на которые скидывалась бригада, и готовил обед, ужин, занимался посудой. Каждый день один из членов бригады за это отвечал. У нас с дагестанцами большой коммунальной жизни не было. Мы постоянно пили чай и к чаю обычно брали что-то по желанию. Иногда ходил я, иногда – кто-то из дагестанцев. Специально это не решалось. Покупалось это на свои деньги. Хотя иногда слесарь-дагестанец давал мне деньги и на покупку сладостей, если я шел в магазин. Но это просто признак заботы. Он не хотел, чтобы я тратил деньги. Обед мы обычно не делали. Исключением были дни, когда к дагестанцам заходил приятель казах, – у них было много знакомых, которые раньше работали на этой стройке или где-то по соседству. Он приносил свою колбасу, которую мы жарили на сковороде. Но так общей готовкой обеда мы не занимались.
– Сколько длится рабочий день? 
– Считается, что с 8 до 6. Но столько я никогда не работал. Обычно я уходил раньше, поскольку прораб тоже никогда не оставался на объекте до конца рабочего дня. И дагестанцы меня отпускали. Вообще после ухода прораба все обычно бросали работу, и никто ничего не делал.

– Ты упоминал о том, что таджики однажды отказались выходить на работу, добиваясь выдачи денег. Происходит ли такая борьба и протесты только на уровне отдельных бригад? Не возникает ли желание объединиться вместе, чтобы добиться какой-то общей цели?
– Нет, здесь каждый за себя. Что касается таджиков, то им не платили несколько месяцев, лишь после этого они решились на забастовку. Невыплату объясняли тем, что заказчик не перечисляет деньги. Хотя этому мало кто верил, и считали, что начальство кладет деньги в карман. Говорили, что прораб купил новую машину и прочее. Вообще, за каждым признаком роста благосостояния начальства на стройке следят, это постоянная тема обсуждений.

– Как вообще выдаются на стройке деньги?
– Их выдавал прораб. Просто подзывал кого-то время от времени и давал в руки наличку. Никто из работников не имел какого-то бумажного договора, всё решалось на словах. Просто с какого-то момента от начальства ждут, что оно заплатит деньги. А начальство тоже понимает, что если не платить, то люди откажутся работать, и если привлекать кого-то официально, это будет вдвое дороже.

– Судя по твоим описаниям, работа на объекте делалась довольно расслабленно. Дагестанцы почти не работали. Касалось ли это всей организации стройки?
– Нет. Думаю, что таджики как раз работали хорошо и старались все сделать на совесть и побыстрее. Но у них был свой интерес: им важно быстрее закончить работу, чтобы уехать домой.

– Насколько остро стоит вопрос с оплатой? То есть как относятся к таким ситуациям, как у таджиков, когда выплаты задерживают? Надеются ли рабочие на самом деле, что с ними рассчитаются в полном объеме?
– Разумеется, все этого ждут. И спокойно относиться к задержкам зарплаты никто не может. 
Дагестанцы рассказывали историю, как после долгих задержек их приятели-земляки, которые тоже работали на эту компанию, отправились в их главный офис, ворвались туда, стали жестко наезжать и сказали, что если с ними не расплатятся, то они позовут братву и возьмут больше. Им выдали деньги и немедленно уволили. 
Но это дагестанцы. Таджики так поступать не могут, так как их просто депортируют из России. Да и дагестанцы, наверное, тоже решились на такое, потому что не собирались больше здесь работать.

– Как реагируют на задержку зарплаты не в «своих» бригадах?
– Конечно, все сочувствовали таджикам. Особенно одному старику, ему было 69 лет, и он говорил, что приехал на такие заработки последний раз. Он был «старцем» нашей стройки, к которому все относились с уважением. Почему-то он должен был улететь раньше остальных, но денег ему не платили, а у него уже куплен билет, и через несколько дней улетать. Он, разумеется, очень переживал, что сейчас ему придется вернуться на родину с пустыми руками. Все подходили к нему, тоже переживали, говорили, что так поступать нельзя. Кончилось все тем, что выдали ему лишь пятую часть суммы, а остальное обещали перечислить в Таджикистан. Не знаю, получил ли он свои деньги. Или тот таджик, который заходил к нам в будку, рассказывал о том, что дома у него отключили электричество, а он из-за задержек не может отправить семье деньги и боится мобильного телефона, потому что по нему может позвонить жена, а ему нечего ей сказать. Конечно, к таким ситуациям с пониманием относились все. Но каждая бригада борется за оплату сама.

– Как ты ушел со стройки?
– Я заработал столько, сколько мне было нужно. Друг предложил мне съездить в Грузию, и я прикинул, что то, что мне должны по зарплате, должно хватить. Отдавать мне эти деньги не хотели, тем более что когда я устраивался, то я говорил, что хочу поработать подольше. Но тут помогло наличие родственника в руководстве компании. Я связался с ним, и через два дня мне выдали деньги и отпустили. Но это лично мой случай.